В Аске или где-то еще вы говорили, что после челленджей типа Инктобера или июньских/июльских дам из всех работ прямо хорошими и получившимися вы считаете 1/3 или еще меньше. Что для вас является критериями хорошей работы, или как ощущается, что работа хорошая?
Если я смотрю на получившуюся работу, и меня не начинает с нее морщить и она не вызывает каких-то негативных эмоций, то я ее считаю удавшейся. Если конкретнее, распределить по каким-то параметрам, по которым можно будет понять, сморщусь я от нее или не сморщусь, то первое — это отсутствие ошибок, которые я вижу. Они могут быть разного характера: допустим, это может быть композиционная ошибка, анатомическая ошибка, ошибка стилизации и прочие вот такие ошибки. Может быть, даже идейная ошибка. Второе — это удачная композиция и третье — это насколько мне удалась идея. Я всегда стараюсь приниматься за рисунки с определенной мыслью, с определенной идеей, они меняются и развиваются во время самого процесса — этим мне и нравится само рисование. Когда начинаешь, думаешь об одном, в процессе думаешь о другом, а когда сдаешь работу, это уже третье — это увлекательный процесс путешествия в собственные мысли. И когда я вижу, что работе удалось запечатлеть хотя бы часть того, о чем я думал, во время того, как ее рисовал, и мало того, что оно там есть, так оно еще и считывается, если я вижу, что человек это тоже подметил — то для меня это успех. И при этом, несмотря на то, что там есть конкретная мысль, я считаю удачным, если эту мысль можно по-разному истрактовать. То есть это противоречие получается — и что-то конкретное и что-то абстрактное, но в этом и кайф. В этом, как бы пафосно это ни звучало, и есть, на мой взгляд, искусство.
Какую страну вы бы хотели посетить? Почему?
Я бы хотел бы посетить Россию, как бы парадоксально это ни звучало. Но это правда — первой в списке стоит наша необъятная родина, из-за своих размеров, разности культур, географии, ландшафтов, людей, языка — меня это очень интересует и я бы хотел устроить какой-нибудь тур по городам России. Если из зарубежных стран — то пусть будет Индия. Потому что какая-то часть меня выросла на индийских фильмах, и я эту эстетику принимаю, люблю и мне безумно интересно, насколько эта придуманная кинематографичная стилистика соответствует хотя бы частичке того, что есть на самом деле. То есть что из всего этого буйства красок, из этой все радости, парада любви и контрастов есть на самом деле. Жутко интересно узнать. Мне кажется, Индия — это такая страна контрастов, и мне очень хочется увидеть этот контраст воочию.
Константин, а вы не хотели бы попробовать себе не в роли художника, а как сценарист? Если да, то о чем бы мог быть ваш комикс?
Безусловно, меня эта мысль не только интересует, но еще и очень свербит в голове. У меня есть несколько идей, которые не дают мне покоя вот уже лет 20. В одном из прошлых ответов я упомянул, что набираюсь опыта, и мне кажется, что когда все получится — я доберусь до этой идеи, которая меня будоражит все это время. Ее надо аккуратно донести, потому что ее легко можно неправильно истрактовать. Поэтому здесь нужно именно мастерство. Но при этом я понимаю, что ждать вот этого идеального мастерства не надо, и уже, возможно, скоро начну процесс работы над этой историей.
Трудно ли эмоционально рисовать смерть персонажа? Требуется ли лично Вам для этого какая-то особая моральная подготовка (покурить, расслабиться иным способом), переживаете ли вы потом? Пропускаете через себя или же ставите ментальную заслонку и рисуете, как и весь остальной номер?
Смерть персонажа — это такой процесс в работе, который выделяется среди всех остальных процессов. Мне очень на руку приходится тот факт, что я поздно прихожу в редакцию и, как следствие, поздно из нее ухожу. И в какой-то момент я остаюсь в редакции один, когда нет вообще коллег рядом, и я могу впасть в определенные эмоциональные состояния. И при рисовании, например, 40 номера «Экслибриума» я зачастую оставался в редакции и дожидался, когда все уйдут. Я оставлял все сентиментальные, эмоциональные сцены, связанные с гибелью персонажей, специально на это время, чтобы ничего не могло помешать или отвлечь, пока ты пытаешься настроиться на такие, как мне кажется, серьезные вещи. Тем более, когда они тебя трогают и волнуют.
Мне, повторюсь, очень нравится сценарный материал Наташи, мне очень нравятся ее персонажи и с некоторыми из этих персонажей, которые в 40 номере «Экслибриума» погибают, в какой-то степени начинал работу над «Экслибриумом». Это я подразумеваю пару Лизы и Никиты. Мне они крайне понравились, когда дебютировали в исполнении Юли Журавлевой в 24 номере, поэтому когда я рисовал 28–29 номера про этих ребят, у меня уже была какая-то эмоциональная привязанность к ним. И когда я с ними прощался в 40 номере — это был для меня очень эмоциональный момент, и, пока никто не видит, я мог в него погрузиться. Наверное, самые яркие эмоции со всеми вытекающими происходят (и произошли в частности в 40 номере) на этапе раскадровки, когда все это в голове держишь и пытаешься конвертировать в формат комикса и подать все это таким образом, чтобы оно зацепило читателя не меньше, чем зацепило тебя. Это была очень сложная с точки зрения эмоций задача — все сконцентрировать в себе и воплотить это в раскадровке. Поэтому да, эмоционально это очень тяжело, особенно когда ты пытаешься подать все эффектнее, чтобы это не только убивало тебя, когда ты рисуешь, но чтобы это убило и читателя.